 Из: «Частная переписка о Егоре»
23.09.1991, Он – Ей: Купил книгу литературных мемуаров Ходасевича, очень любимого мною. Первые две статьи – о Нине Петровской и Брюсове. Дух символизма, декаданс, жизнетворчество, чувства, отношения, заражение этим ядом. Интересно и очень понятно. И круто. Привезу почитать, некоторые линии с заводом – Сид Вишес, Ян Кертис, Джим Моррисон. И Егор с Янкой, эта пара меня очень интересует. Мне кажется, что Егор, как Брюсов, что-то формально наэкспериментировал, работа с формой. Исследование на тему «болевые пороги». Хотя черт его знает. Но явна какая-то лабораторная стерильность всего. (…)
21.12.1991, Она – Гоше: …Егор не заставляет бояться смерти, не пугает смертью, у него вообще отсутствует это. Вот у Моррисона, говорят, была какая-то навязчивая тяга к смерти, любование ею. У Егора нет ни любования, ни страха. Егор ставит смерть строго в ряд с другими проявлениями жизни, тем самым лишая ее особости. Смерть везде, значит, ее нет. А жизнь, – вот жизнь-то благодаря такому бытовому присутствию смерти становится процессом по крайней мере не мучительным. Если знаешь такие вещи, – глобальные, если хочешь, – то не страшна никакая бытовуха, она как-то проходит стороной; начинаешь видеть и воспринимать в собственной жизни только то, что интересно душе. Егор очень мощно выламывается из шор совкового бытия, именно бытия, и других тянет за собой. Это не выдавливание из себя раба, это отрицание в себе раба. Это сдирание с себя старой шкуры, пусть даже и с мясом. Больно, но это путь к свободе.
21.01.1992, Он – Ей: Прочел твое огромное письмо Гоше… (…) По поводу твоих мыслей о Егоре и смерти. Егор – это глобальное «мементо мори». Он не низводит смерть до бытового уровня. Он постоянно утверждает ее страшное соседство, напряженность ее магнитного поля. Реальность не обесценивается, – она искажается, мутирует под воздействием радиации, излучаемой Смертью. Чтобы как-то воспринимать такой мир, нужно перейти в другую систему координат, в которой и красота, и уродство значат нечто другое, чем здесь. Жить по правилам смерти.
25.02.1992, Она – Ему: …Знаешь, чего-то другого хочется про Егора; кроме интервью с ним – ни одного стоящего материала, замечаешь? Аналитика какая-то мутная, блеклая. Может, это сравнивая с Егором, который слишком живой? Вообще препарирование любого не поддающегося препарации явления – блеклое занятие. Есть вещи, которые сконструированы изначально, собраны из деталей: их можно развинтить, разобрать и посмотреть, что внутри. А когда вот так, одним куском, как у Егора, – ковыряние вилкой железного бруска получается. Такие же, скажем, Ревякин, Янка. А вот Наумов – уже нет. В этих – первобытная монолитность, без игры, без блеска, не творение рук человеческих, а нечто как данность. Как думаешь, Егор – человек интеллектуальный? Янка, Ревякин – нет, по-моему, но не в смысле «дураки», – ну, ты понял. А вот с Егором опять осечка, – действительно, «кто такой Егор, не знает никто». Черт бы его взял.
«Режим» (Данилов) №5/1998
|